Звезды не для нас [сборник] - Секретный Блиц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Грустно, но ничего не поделаешь, теперь здесь зарождается новая жизнь. Потом эти новые археологи примутся искать тех, кто вел здесь раскопки… но сможем ли мы ответить на их вопросы, может, к тому времени уже не будет и нас”, – говорил главный археолог четыре года назад на прощальном банкете у себя на маленькой кухне…
“А зима совсем скоро”, – подумал Глухов, остававшийся на Немезиде за главного. Дома его никто не ждал, даже старый лохматый Джим давно помер. Маринка не захотела лететь “опять к черту на кулички, неизвестно на сколько” и через год вышла замуж. Детей не было. Да все они тут такие, никто так просто в космосе, на дальней окраине, не оказывается. Но вот у одного бизнес на Марсе наклёвывается, у другого внучка на Земле родилась, говорит, поднимать надо, сын балбес. У третьего диссертация горит, там, на Земле… Хорошо вчера посидели, даже на слезу сурового Воронова пробило.
“Да, зима скоро”, – опять подумал Глухов.
Всё чаще туман окутывал горы, отголоски трёхдневной бури ещё свистели по единственной улице, мели мусор. Робот уборщик полз неуверенно, его раз за разом разворачивало поперёк очередным порывом.
Когда глыба звездолёта распустилась ослепительным цветком в небе и исчезла, провожавшие ещё некоторое время смотрели вверх, но уже думали каждый о своём.
– Козлятам требуется увеличить отопление, – прострекотал Боха, андроид старый и списанный с Земли.
Прибыл он на пятом году жизни колонии, ездил на своих съёмных стареньких резиновых траках и со всеми знакомился. Был приписан к отопительной станции, а пропадал потом всё время в козлятнике. Козлята за ним ходили повсюду.
– В библиотеке бы тоже побольше включить, – неуверенно сказала Рохля и поправила аккуратно очки. – Скучно будет. Ещё два года.
Рохлина Настя, двадцать пять лет, семьи нет, детдомовская, никто не ждёт, потому и осталась. Отвечала за оранжерею и библиотеку, потом к ней прибились андроиды. Они подключались к сети и скачивали всё подряд, простаивая в библиотеке в непогоду.
– Боха добирался три года. Попадание в магнитную ловушку времён второй космической, ремонт на Лире, итого – три года два месяца, – сказал андроид, всё также тоскливо уставившись в небо.
Остальные молчали. Воронов и Ташев, по десятку лет в космодесанте за плечами каждого, оба числились в охране и без особых возражений остались помогать сворачивать станцию.
“Через две зимы и начнём, раньше нет смысла”, – думал Глухов.
– Ну ты, Боха, будто пешком шёл, три года два месяца, – сказал он, окинув взглядом свой маленький отряд.
Сказал просто, чтобы что-то сказать. До последнего момента никому не верилось в происходящее. Остающимся – что их и правда оставят, уезжающим – что никто так и не пришлёт: «Отбой, финансы утрясли, всё остаётся без изменений».
“Ну нет, так нет, не раскисай, – сказал себе Глухов, – жить надо дальше”.
– Милош, давай берись за переезд, я пойду на подстанцию, отопление прибавлю. Настя, библиотеку отапливать будем, туда все и переберёмся. В конференц-зале разместим вольеры. Остальные корпуса законсервируем.
Рохля возмущённо уставилась на него. А Глухов рассмеялся.
– Спокойствие! Козлятник и оранжерея в приоритете, – сказал он.
Козлятник остался от чьей-то мифической идеи автономной жизни колонии, но от снабжения уйти так и не удалось.
Все они были в одинаковых оранжевых комбинезонах и сейчас толклись на посадочном поле как толстые апельсиновые гусеницы. Даже Боха был в таком же. Андроид считал себя человеком и обижался, когда об этом забывали.
– Я вам не робот какой-нибудь, – принимался бубнить он, – серия 500S уникальна.
Глухов повернул в поселок, и все потянулись за ним. Ворота за спиной сомкнулись. Еле слышное шипение возвестило, что система перешла в режим “Крепость”.
Люди молчали. Единственная улица была пустынна, пятеро шли по ней. Но вот Ташев буркнул:
– Боха, заводи свой драндулет, начнём с вольеров. Немезиды привычны к холоду, пока их устраиваем, корпус прогреется.
Воронов молчал. Он вообще обычно молчал, только что бы ни делалось в посёлке, он всегда оказывался там.
– Тогда я с вами, – сказал Глухов.
Рохля кивнула…
Немезиды были медлительны и походили на ежей. “Двуноги, двуруки, или четырёхлапы?” – гадал Глухов всегда, глядя на них. Но те, кто мог бы прояснить этот вопрос, улетели, а пока были здесь, отмахивались и отшучивались:
– Вопрос остаётся открытым.
Высокий колючий гребень на спине немезиды поднимался и опускался как плавник у древней рыбины. Или ежа? Обычно они лежали, свернувшись. Но если существо разворачивалось и смотрело вдруг круглыми глазами на тебя, становилось неуютно. Каждый раз Глухов отмечал, как у него самого на загривке, кажется, шерсть дыбом встаёт от этого взгляда. Немезид осталось всего три. Их восстанавливали из фрагментов, а назвали по имени планеты. Но жили эти аборигены недолго, умирали один за другим тихо, будто угасали.
Их побоялись грузить на корабль, решили, что не перенесут перегрузки. Увековечили в огромных диссертациях и в архивах онлайн-конференций и вручили на попечение Рохле. То ли потому что Рохля до безобразия добрая, она уверяла, что немезиды не звери и читала им книжки. То ли потому что больше некому было их оставить на попечение, ведь понятно, что никто больше специалистов на Немезиду отправлять не будет. То ли потому что думали вернуться скоро и забрать всех, а пока и Рохля справится.
Рохля, узнав, что немезиды теперь её подопечные, страшно запереживала. Стала ходить выбивать им дополнительное пропитание.
– Да они почти ничего не едят, твои немезиды, – отбрыкивался от неё завсклад, когда она у него пыталась выклянчить лишний контейнер с протеиновыми брикетами.
– Ну да, у них ведь солнечные батарейки, – ругалась Рохля.
Вообще она умела быть противной, и завсклад ей уступал. За последние недели перед отлётом, Рохля накопила большой запас еды еще и из прессованных водорослей.
Глухов, однажды заглянув в кладовку при библиотеке в поисках робота-уборщика, хмуро присвистнул:
– Ну ты молодец, Рохля. Немезиды развернутся три раза. А потом не согнутся. Хороший тактический приём.
Немезиды разворачивались обычно пару раз в день. Внушительно так, как в замедленной съёмке, в полный, два с половиной метра, рост, гребень взъерошивался. Однако при Рохле гребень оставался сложенным у всех трёх, привыкли они к ней. Шипастый частокол ощетинивался, как только входил Глухов.
– Кто додумался их назвать немезидами?! Как корабль назови, так и… –
